Я просто хочу поделиться своими работами. Правда они по органике и яойные. Некоторые - очень.
для затравки:
Белая маска лица. Бледный рассвет. Белый снег...
И нестерпимо яркий диссонанс крови.
Впереди - бесконечное белое поле. За спиной - черная, неровная стена леса, похожая на обломанные зубы старика, которая еле виднеется сквозь белесую муть снегопада. Большие пушистые хлопья медленно кружа падали... Падали... Падали...
Часть из этих снежинок встречалась со своими сестрами, уже укрывшими нежным покровом уставшую землю, а часть пыталась укутать голову и плечи одинокого мужчины, чьи следы рассекали девственную белизну поля, как уродливый шрам. Будто чуя это, снежинки старались лечь поверх его следов, скрывая почти человеческое уродство, дерзко попытавшееся разрушить безмолвное совершенство.
Мужчина тот был высоким, черноволосым аристократом в темных одеждах. На его поясе были парные клинки, но тем не менее рядом не было ни слуг, ни хотя бы коня. С другой стороны сейчас это меньше всего заботило его. Самым главным было всего лишь сделать еще один шаг. И оставить на снегу еще одну алую кляксу крови, которую стыдливо прикрывали пушистые снежинки. Черные глаза, некогда устрашавшие недругов пронзительным взглядом, были слегка расфокусированы и почти безнадежно взирали в белесую муть бесконечности.
Путник что-то бережно прижимал правой рукой раненному боку. Отчасти пытаясь охранить ценную для него вещь, а от части - хоть немного зажать рану, из которой и шла кровь, ранящая совершенство снежной глади. Он шел уже не первый час. И не первый день.
Шаг. Еще шаг. Несколько клякс крови за спиной.
- Осталось чуть-чуть... Подожди, Юкио. Осталось совсем чуть-чуть... - чуть слышно шептали тонкие губы человека, затерянного в бескрайней череде чистоты.
И он шел дальше. Пусть и медленно. Возможно - слишком медленно, чтобы выжить.
Ближе к середине дня он все же достиг своей цели, выйдя к заснеженному замку. Белый хоровод постепенно стихал, оставляя над его головой эфемерно-мозаичный небосвод. Из ворот выехал всадник, но не доехав до мужчины и половину пути развернулся и поскакал обратно, что-то выкрикивая против ветра и размахивая руками. За стенами поднялся шум, была слышна беготня слуг и скрип шире открываемых ворот. Каждый звук был подобен удару плети в застывшей белизне этого прозрачного янтаря.
В превратный дворик спустился владелец замка - Юкио. Это был статный юноша, красиво одетый в многослойное кимоно цветов снега, крови и еще не скоро предстоящей весны. Его длинные волосы свободно ниспадали на прямую, широкую спину. Шаловливые пальчики ветра тут же схватились за новую игрушку, поднимая и лаская отдельные прядки смоляных волос, будто бы стремясь показать их владельцу, что у него могут вырасти крылья...
Тем временем путник наконец пошел в ворота замка, гостеприимно распахнутые для него слугами.
- Ранмару... - владелец замка подался вперед, чуть заметно улыбаясь и протягивая навстречу раненному руки. Странник чуть замедлил шаги, гордо выпрямив спину и победно улыбаясь.
Мужчины медленно сошлись примерно в центре дворика. Темный странник остановился напротив светлого, сияющего Юкио и медленно извлек из-за пазухи на свет зимнего неба свою хрупкую ношу. Ступив всего один короткий шаг он бережно забрал окровавленными пальцами прядь черных волос сиятельного хозяина замка и бережно заколол ее шпилькой из горного хрусталя, вырезанной в форме веточки цветущей сакуры.
- Ты все же пришел, Ранмару... - тихо выдохнул более молодой, светлый юноша, подхватывая оседающего перед ним мужчину на руки. Долгие мучения холодом, одиночеством и голодной пустотой сделали свое дело, ослабив гордого и сильного воина.
- Я обещал, Юкио. Я обещал, - его тонкие губы изогнулись в еле читаемой теплой улыбке.
С неба вновь заскользил белый хоровод снежинок, окончательно скрывающий прибытие путника в замок.
Юкио помог своему гостю подняться и дойти до внутренних покоев. Его не волновало, что светлые одежды могут быть замараны кровью. Его не волновала большая кровопотеря возлюбленного. Они были вместе.
Мертвый не может умереть еще раз. Они были вместе на всю оставшуюся для них вечности. Одну, только для них и никого более.